По узким коридорам можно было пробираться только пригнув голову и стиснув зубы. В носоглотке скреблась пыль и частички пепла. По этим подвалам бродили Тени, ободряюще касались щеки и сбегали куда-то далеко. Очень быстро растворялись в мутном воздухе. Их было не догнать.
Блуждать в лабиринтах своих кошмаров – страшно и тоскливо, если совсем откровенно Вам сказать. Да и любые сны – это мучительно. Ведь человек не отдыхает, когда видит сны. Кажется, я не особо в этом уверенна. Терпеть не могу ночи, в которые мне сняться сны. Я просыпаюсь, на губах остается легкий привкус гари и отчаянья.
Хитросплетение коридоров давило, низкий белый потолок не позволял встать в полный рост и оглядеться. И создавалось чувство, что тебя куда-то ведут под конвоем. Необходимо было быстро идти вдоль бетонных стен. А стоило замереть на месте – сразу накатывала такая тоска – что пол, покрытый когда-то плиткой, раскрывал объятия и шептал: «Отдохни пару минут, а потом никуда идти и не придется». А идти было нужно, куда-то, где есть проточная вода – умыть лицо и сделать пару глотков в надежде смыть горько-кислый вкус с языка. Проходили минуты, а коридор всё не менялся: под ногами хрустело битое стекло и осколки битой плитки.
Я ни одного раза в своей короткой, состоящей из двух десятков лет жизни, не проснулась в порядке после увиденного сна. То я просто путала сон и реальность: становилось невыносимо, то просыпалась измученная жуткими спазмами в собственном организме. И бродила ведь день немой тенью, боясь обронить кусочки кошмара, опасаясь, как бы они не проросли в реальной жизни.
В жизни всё имеет лишь одну тенденцию: разрушение. Люди, старея, умирают, одежда сыпется, а коридоры заканчиваются. Перед глазами показались несколько пластиковых дверей, ведущих в разные стороны. Ни одна из них не открылась. Как не дергай за ручки, стирая слежавшуюся пыль. И все эти метры удушливого коридора оказались пройденными совершенно зря. Ноги подкосились, я стала сползать по стене, оставляя за собой отвратительно-чистый след. В глаза бросились все мелкие трещинки, клочья пыли в углах, красные углы нависающего потолка – знак, что не только меня занесло в это мучительное место.
Холодный пол вызывал оцепенение, глаза застилали хлопья пепла. Хлопья пепла, как ни странно вызывали улыбку и теплые воспоминания. Хотелось укутаться в них, как в теплый плед и остаться тут навечно. По щекам катились слезы, в горле стоял ком.
Где-то вспыхнули прекрасные картины, когда просыпаясь утром, уткнувшись в мужскую руку, я начинала рассказывать то, что видела во сне. И мы смеялись, а липкая паутина сна лишалась своей силы. И картинки, что заставляли меня бежать по собственной голове в дикой гонке, отступали, становились бутафорскими декорациями к дешевому спектаклю.
Тишину и запустение коридора заполнили звуки, хлынувшие пенящимся потоком. Писк приборов, приглушенные голоса людей. С трудом удалось немного приоткрыть глаза. Пересохшие губы на попытку разомкнуть их отозвались ослепляющей болью.
- Тишшшшш. Все в порядке, операция прошла успешно. Теперь все закончилось – прошептал кто-то и аккуратно смочил моим губы прохладной мокрой ваткой.
Я вновь провалилась в забытье.
Но в этот пропахший ужасом коридор я больше не попадала. Только много дней спустя я поняла, что пыль, царапающая горло была фантомом эндотрахеальной трубки. А запах, который я так и не смогла почувствовать – запахом смерти. Но мне удалось не распробовать его до конца.
