- Иногда, я думаю, лучше бы мне молчать.
Девушка в который раз словно бы взвешивала в руке кружку с кофе, приподнимая её и чуть-чуть покачивая ей на сквозняке.
- Или, например, болтать с зеркалом, как сейчас.
Девочка, сидящая по ту сторону стекла улыбалась и пыталась заглянуть в глаза.
Девочку звали Вера, ей было почти двенадцать тысяч лет.
- Двенадцать тысяч! – вслух медленно, словно бы перекатывая каждую букву на языке, произнесла девушка и хрипло закашляла. Кашель сменился гулким стоном и кровавой пеной на губах, что оседала маленькими алыми капельками и катилась по подбородку. Она кашляла, затем смеялась и вновь заходилась в приступе хриплого лающего кашля. А девочка по ту сторону стекла билась, словно мотылек, попавший в лампочку, но не могла ничего поделать. Её тихие крики не могли перебить истерический смех Любви. Она прикоснулась лбом к холодному стеклу и вскоре затихла. От прикосновения лица стекло не запотело.
Рыжая с воплем проснулась. От крика звенело в ушах. Руки были безумно холодными. Она вскочила с кровати, бросилась закрывать распахнутое настежь окно, затем собирать бумаги, которые шальной ветер разбросал по комнате, радуясь предстоящему урагану. Гул за окнами набирал силу. Летние грозы обычно приносили облегчение. Жуткий, выматывающий зной как по щелчку чародея превращался в поток прохлады, выливающийся на бегущих прохожих. Гипертоникам сразу становилось легче, они вновь вернуться к повседневным делам, обрадованные таким подарком небес. А летний город затихал, и плеск воды становился всё звонче и пронзительнее. Лужи на улицах пузырились, звонко по водосточным трубам стекали капли воды, становилось легче дышать. В домах открывались окна, слышен был людской гомон. Дождь дарил радость, приносил облегчение и прохладу. Но даже десятки дней беспросветного ливня не смогли бы облегчить душу рыжей девушки, что заваривала чай на маленькой опустевшей кухне. Комья пыли перекатывались по полу, где громоздился ряд пустых бутылок из-под вина, повсюду лежали книги, листы бумаги, исписанные мелким почерком, какие-то зарисовки, сделанные несколько лет назад чужой уверенной рукой, висели на стенах маленькой квартиры. Девушка встала возле зеркала, прислонилась виском к холодному стеклу:
- Обязательно смогу найти верные слова…
Пред глазами вертелась докучливая сцена: большая квартира, горящий на кухне свет и веселая болтовня за кружками кофе. О прошедшем дне, о покупке новой тахты, о лучшей тональности для мелодии выпускного вальса. Телефонный звонок. Рыжая протягивает руку к телефону, определившийся номер, друг, на лице вспыхивает улыбка:
- Здравствуй, дорогой. Ты как?
А на другом конце трубки сбитое дыхание, судорожные всхлипы, попытки сказать что-то. Знакомый голос.
- Милая, что случилось? Говори со мной, скажи мне что-то. Проклятая связь, ничего не понимаю.
Молодое тело пружиной взлетает со стула, что с грохотом падает, и быстрым шагом несется в пустую темную комнату, уговаривая собеседницу просто сделать вдох.
- Это тяжело, знаю. Но ты можешь! Старайся! Давай дышать глубоко. Ну. Просто вдохни вместе со мной. Ну же!
Ничего не получалось. Человек на том конце трубки мог выдыхать, но вдохнуть не получилось. Истерика, чистой воды истерика. Нужно устранить причину, обнять, согреть, заставить вдохнуть. Но что можно через телефонную трубку? Рыжая чувствовала, как она сама начинает задыхаться. Холодные пальцы будто сдавливали горло, сдавливалась грудка клетка, словно бы грудина желала дотронуться до позвоночника.
Картинка потухала. В глазах стояли слезы. Из-за этой водно-соленой пелены мир казался размытым и искусственным. В пустой квартире яростно завывал закипевший чайник. Нужно сделать чай и постараться всё это забыть. По словно бы опустевшей квартире бродила вечность, смотрела остекленевшим взглядом. Несколько недель пьянства наглядно показали, что вино ничем не лучше чая. А от чая столько тары не остается, он многоразовый и от него не мутнеет сознание. А разницы в том, какое сознание – мутное или трезвое – нет совершенно. Ведь вечность все равно ложиться рядом, опускает голову на плечо – трезвой ли, пьяной ли.
Девушка заварила чай, сделала пару глотков, что обжигали губы и язык. Она совершенно ничего не почувствовала. Свернулась клубком в кресле и постаралась забыться в очередном сне. Но кошмар беспощадно ворвался в забытье, не пожалев ни одну из ее нервных клеток, словно добивая и без того еле живую душу. За окном шёл ливень, даривший людям облегчение.
